АУ, голубикаВ очередном, особенно сильном порыве ветра послышалось что-то странное. Гокудера поднял голову и прислушался. - Простите… Задрав брови, Гокудера выглянул за толстую, утопленную в стене колонну. За колонной стеснительно переминались с ноги на ногу. - Простите… Можно сесть с вами? Гокудера развеселился. - Можно, - гостеприимно сказал он и махнул рукой. – Садись. Я не кусаюсь. Мальчик подошёл, неслышно сел на самый край каменной скамьи и замер, зажав ладони коленями. Гокудера разглядывал его. Разглядел мягкий профиль и печальные карие глаза. - Чего гуляешь в такое время? – спросил он, чувствуя безусловное превосходство над узкими поникшими плечами и стиснутыми, как у девочки, коленями. - Не спится, - тихо ответил мальчик. – Скучно. А ты? - Тоже не спится. Гокудера достал сигареты. - Будешь? - Что?.. А, нет. Гокудера почиркал зажигалкой, чертыхнулся и стал прятаться от ветра, пригибаясь к самой скамье и загораживаясь ладонью. Мальчик наблюдал с отстранённым любопытством. - Тебе здесь не страшно? – вдруг спросил он. - А чего бояться? – удивился Гокудера. Мальчик кивнул в сторону Пьяцца Каппучиано. - Там катакомбы. Гокудера зафыркал дымом. - Мне же не пять лет, чтобы покойников бояться. - А ты там был? Гокудера выпрямился, посмотрел в тёмное небо. Лицо у него стало злое и задумчивое. - Был, - сказал он. – Давно. Отец водил, показывал какого-то предка. Мальчик вдруг страшно заинтересовался. - Там есть твой предок? - Ну да, - без интереса ответил Гокудера. – Лежит под стеклом, как колбаса на прилавке. Епископ, что ли… - А не помнишь, в каком зале? Гокудера раздражённо пожевал сигарету. - Не помню. Тебе-то что? Ты там работаешь, что ли? Мальчик тут же стушевался, заморгал виновато. - Нет. Просто интересно. Они помолчали. Мальчик вдруг протянул узкую белую ладонь и сказал: - Я Цуна. Савада Цуна. Гокудера, не глядя, сжал его пальцы. - Гокудера Хаято. Так и познакомились.
Шамал уехал второго сентября. Уезжая, пообещал звонить – он и звонил раз в две-три недели, строго по пятницам. Каждый раз его голос становился всё глуше, а помехи всё сильнее. Гокудера ждал этих звонков, а каждую пустую молчаливую пятницу сходил с ума от страха. Ему было всего пятнадцать, войну он видел только на фотографиях и в репортажах, но этого было достаточно, чтобы представлять взорвавшуюся под ногами мину или людей в повязках по глаза, стреляющих пленникам в затылки. Этот ужас жил только в пятничный вечер. Субботним утром Гокудера снова был спокоен. При бледном осеннем свете он думал, что Шамал достаточно опытный, сильный и скользкий, чтобы не наступить на мину и не попасть в плен. На этой неделе ему просто не удалось добраться до телефона. Или он забыл. Или запил. Однажды Гокудера спросил Шамала, когда тот вернётся. Шамал ответил, что не знает. И добавил изменившимся, странно мягким голосом: «Скучаешь там один?». Гокудера не смог признаться, что скучает. Он ответил, что Шамал – тупой старик, что ему, Гокудере, прекрасно живётся в пустой квартире, куда никто не заваливается, пьяный, посреди ночи и с бабой, и не докучает расспросами об учёбе и одноклассницах. Шамал ответил: «Понятно» В конце октября Гокудера завёл привычку уходить вечером из квартиры и слоняться по улицам до глубокой ночи. Пару раз он нарывался на драки, однажды компания подвыпивших иностранцев затащила его с собой в ресторан. Они были русские или словаки, Гокудера так и не понял. С ними он не дрался и не ругался, и даже забыл о постоянной своей ноющей тоске, похоже на боль в гнилом зубе. Он сильно напился тогда, и до дома его провожала пара — пьяненький парень и ещё более пьяненькая девушка. На лестничной клетке выяснилось, что они не знают дорогу до отеля. Никто не догадался вызвать такси, и Гокудера в припадке пьяной щедрости пригласил их переночевать. Утром они весело позавтракали, шумно распрощались и ушли, оставив Гокудеру одного. В тот день он долго слонялся по квартире, совершенно потерянный, и даже звонил Шамалу на сотовый, который, как он знал, не работал уже месяц — с тех пор, как Шамал выехал из Ливана. Неизвестно, чем бы всё закончилось — возможно, больницей или моргом после очередной ночной драки, — если бы Гокудера не встретил Цуну.