Пробный тур

[РФ угадайка]

Кидаем свои недописанные черновики)

Comments

[Гость]

арбуз

- Думаешь, мне нужна была Вонгола. Савада, ты знаешь, что такое юношеский максимализм? Все - или ничего, понимаешь? Вонгола стала бы бонусом. Компенсацией. Но все, чего я тогда хотел - убить старика. Ненавидел его до трясучки. Я ведь, дурак, правда верил, что он мне отец. Не смог. - Занзас размял окурок в консервной банке и перевернулся на бок. Задумчиво провел горячей ладонью по груди, по тонким свежим шрамам. Цуна зажмурился - тело отзывалось на прикосновения, и это было некстати. Внезапная откровенность Занзаса сейчас была гораздо важнее, чем возбуждение. - А когда из колыбели вернулся, вообще ни хрена не соображал. И ты тут - как черт из коробочки. Мелкий, лохматый, придурочный до крайности. И пацаны твои - один другого краше. Рогатый младенец, псих с динамитом, дебил с мечом... Охуенная компания. Вместо меня и моих... отбросов. Я его тогда не просто убить, уебать с особой жестокостью был готов, на куски разодрать не хуже Бестера. Еще и шрамы эти, - он нервно повел плечом. Ни сесть, ни лечь, ни поссать, блядь. Ни трахнуться по-человечески. Боль такая, будто тебя поджаривают заживо. Знаешь, как это, Савада?

[Гость]

Гранат, кроссовер

Запах был довольно-таки удушливым.
Цуна поморщился и поднялся было открыть окно, потом покачался с носка на пятку и сел обратно на стул. Впускать июльский зной в прохладу полуподвала не хотелось, поэтому он только покосился на светлый прямоугольник окна под самым потолком и снова – в сотый, тысячный раз? – уставился на аккуратно разложенные на столе предметы.
Не предметы. Вещественные доказательства.
В сотый, в тысячный раз он вчитался в исписанные убористым почерком листы, которые пахли сладко и странно.
- Il miele dentro la leo. "Мед в теле льва", - проговорил он вслух и почувствовал, как жар касается щек и шеи чуткими пальцами.
Цуна помотал головой и продолжил читать.
"Признаться, я положительно огорчен, дорогой агент Савада. Я видел вас недавно на снимке в газете, и, судя по нему, вы пренебрегли моим подарком. Или же те чудные лосьоны, которые я посылал вам, не дошли до адресата? Это прискорбно. А, может быть, вы просто поднялись слишком высоко, и ветер растрепал ваши волосы? Помните, агент Савада, мы говорили с вами о голубях. Они поднимаются в воздух и ныряют вниз. Если бы я пригласил вас присоединиться ко мне, интересно - вы бы взмыли или опустились на глубину?"

[Гость]

клубника

Толстяк сержант, чье имя Цуна не запомнил, остановился возле обшарпанной двери.
— У нас все по-простому, — извинился он, гремя ключами. — Ремонта почитай и не было никогда, квестор новый допросной озаботился, дорогущей, да толку-то. Ко Дню Освобождения стены покрасят, разве ж это ремонт?
Мукуро утомленно вздохнул за левым плечом.
Сержант отпер, наконец, дверь, с силой дернул хлипкую ручку и посторонился.
Цуна наклонил голову и прошел в залитую солнцем комнатку. Обстановка была скудной — набитый папками шкаф, стол у окна. В горле запершило от пыли. Цуна положил на край стола пакет и взлохматил волосы, избегая смотреть в сторону решетки. Мукуро скользнул к шкафу и повел пальцем по разноцветным корешкам.
— Эй! — рявкнул сержант. — Тут пришли за тобой.
— Десятый, — взвыли из темной глубины. Мукуро хихикнул.
Цуна, загораживаясь от света, подошел ближе. Гокудера схватился за прутья, звякнув браслетом. Счастливое лицо было таким белым, словно его загримировали, кривящийся рот казался вымазанным помадой. Цуна понял, что губы разбиты, когда разглядел на расстегнутом воротничке засохшие пятна. Гокудера был одет в черный смокинг, измятый и перепачканный пылью, и напоминал хорошо погулявшего новобрачного. Концы развязанного галстука свисали траурными лентами. Цуна уткнулся взглядом в сбитые носы лакированных туфель и спросил:
— А где второй?
— Десятый, — горестно повторил Гокудера.
— Второй-то, — сказал за спиной сержант и засопел, выдвинул стул. Цуна ждал. Размеренно зашуршали банкноты. — Это япошка который? Так в допросной он, уж пятый час как. Этого вон я быстро оформил, а тому все переводчика не могли найти. Потом вроде сыскали толмача, да я уж отзвонился, чтоб, значит, не ехал.
Он говорил с расстановкой, пытаясь не сбиться со счета, но Цуна не разобрал и половины слов. За стенкой бубнило радио, из окна доносилось переливчатое пение какой-то сельской птички. Гокудера нудно бормотал извинения, потом сполз на колени и стукнулся о решетку головой. И еще раз.
— Клетка-то одна у нас, одного тут, другого там, так и держал всю ночь. Дождусь вот начальства, эвон деньжищи-то какие, и выпустим вашего… этого…
— Ямамото, — сказал Цуна, разглядывая избитое красивое лицо, с которым что-то было неладно. — Если дадите ключи, я заберу его сам.
Шуршание банкнот прекратилось. Сержант озабоченно сопел, очевидно, пережидая борьбу жадности со здравым смыслом.
Гокудера замолчал и уткнулся лицом в ладони.
— А нате, — решился сержант, отодвинул стул. Цуна протянул руку, не глядя, и в ладонь лег ключ.
С лязганьем дважды провернулся замок, решетка грохнула и заскрипела.
— Ты прекращай цирк-то, прекращай, — сурово сказал Гокудере сержант и вздернул его за плечо. — Циркач. Всю ночь колобродил. Вот матери-то горя с таким сынком.
Гокудера метнул в него взгляд, но смолчал. Цуна отвернулся.
— Цап-царап, — пропел Мукуро. Сержант охнул и грузно осел на пол.

В коридоре Гокудеру совсем развезло. Он шел впереди, обтирая стену, и разговаривал сам с собой.
Цуна молчал, не пытаясь выяснить, что тот принял на этот раз. Прежде чем открыть дверь, все-таки сказал:
— Я рад, что ты помнишь хотя бы об омерте.
Гокудера с трудом обернулся, глянул очень светлыми глазами и расплылся в щербатой улыбке.
Цуна тяжело выдохнул, удерживая пламя.
— Прости, Дечимо.
Тон был ленивым и таким же наглым, как взгляд.
Цуна отпер замок, втолкнул Гокудеру и захлопнул дверь.
Постоял, кусая губы, но ломиться наружу явно не собирались.

Мукуро читал что-то с листа и с улыбкой теребил ухо. Сержант заторможенно моргал, привалившись к решетке.
— Все в порядке?
Мукуро, не отрываясь от чтения, медленно кивнул, поднял взгляд.
— А где «тот» и «этот»?
— Пусть посидят.
Мукуро смотрел на него без удивления, потом свернул листы и спрятал в карман плаща.
— У Вонголы хорошие клиники.
Цуна не ответил.
— Как знаешь, — сказал Мукуро с прохладцей. — Еще час здесь никого не будет, сержант о нас не вспомнит, протоколы на столе. Деньги я забрал.
Последние слова он произнес с полувопросительной интонацией. Цуна кивнул, взял исписанные листы со стола и пошел обратно, подбрасывая и ловя ключ.
Коридор квестуры был по-прежнему пуст, и все так же щебетали птицы.

[Гость]

малина и хром

– У меня его прическа. Я улыбаюсь, как он. Иногда в зеркале я вижу его лицо. Не когда отдаю ему тело, нет, просто вижу. Раньше меня это радовало. Мне, наверное, просто не хотелось быть собой. Я предпочла бы стать им.
– Мукуро?
– Да. Мы были одним слишком часто. Теперь у нас не получается быть по одиночке.

Затем Хром, обращаясь к своим задранным коленям, спросила:
– Вы… когда-нибудь думали о самоубийстве?
Хибари молча посмотрел на нее.
– Я в последнее время очень часто. Я знаю, в таких случаях обычно принято говорить, что это не выход. Что это не решит проблемы и так далее. На самом деле решит.
Хром сделала паузу, перекрестила ноги, съежилась в кресле еще больше.
– Кен говорит, что я трусиха. Я правда много чего боюсь. Умирать тоже. После того, как я умру, я бы хотела стать черепахой. Когда я думаю об этом – о том, как лежу под солнцем, или о соленом океане, или о ветре, пахнущем водорослями… "Дожившая до тысячи лет черепаха-юань научается говорить, как человек", знаете же, да? Это примиряет меня со смертью. Мне уже не так страшно.
– Почему ты думаешь, что скоро умрешь?
– Потому что иначе я исчезну. А вы бы хотели кем-нибудь стать после смерти?
– Нет.

<...>

Ему казалось, что он попал в самый центр шторма. Вокруг раскачивались и ломались деревья, трескались стекла фонарей и катались шипастые шары, иллюзорные побеги оплетали его и тянули вглубь, внутрь облачной сферы, и он задыхался там, потому что больше ее не контролировал.
Хибари ничего не мог сделать, только послушно следовал за порывами ветра, обнимал по ночам Мукуро за плечи, опрокидывая на кровать, втискиваясь резко и жестко, глядя на его искривленный рот и закрытые глаза. Иногда он прижимался к этим глазам губами.

Намимори все еще снился ему, и улицы его были пусты, словно жизнь оставила их, но он не чувствовал печали, только пережимало внутри сладкой тревожной тоской. Словно он так далеко ушел от дома, что уже не сможет туда вернуться.
«Не в этой жизни», – говорил Мукуро, наклоняя голову вбок, глядя исподлобья, насмешливо и нежно. «Не в этой, так в следующей», – упрямо отзывался Хибари, блокируя удары, нападая в ответ.
Может быть, их безмолвный диалог тоже был частью его снов.

<...>

Хибари зашел в ближайшую к лестнице дверь. Хром лежала на боку, лицом к окну, полностью одетая. Маленькое тело, вытянувшееся на кровати, в скрадывающем комнату полумраке было почти незаметно. Хибари шагнул ближе, долго смотрел на вырисовывающиеся на подушке угол скулы и ухо; ее темные отросшие волосы сбились под затылком в неопрятный узел.

<...>

– Стой.
Хибари перехватил ее запястье, стиснул пальцы, прижимая лихорадочно бьющийся пульс. Мгновение Хром смотрела на него темными глазами, в ее огромных зрачках отражалось его лицо. Затем она подалась назад, упираясь пятками о столбик кровати, пытаясь вынуть руку из захвата. Хибари стиснул пальцы плотнее, впился ногтями, выворачивая ее ладонь наружу. Хром поморщилась от боли, но не поддалась – маленький перепуганный зверек, ощеривший зубы в бессмысленном, неподавляемом сопротивлении.
– Тише, – прошептала она, – вы разбудите его.
«И тогда он врежет тебе за твои игры», – подумалось Хибари, но он ничего не сказал.

<...>

– Вы нарушили правила.
– Ты проиграла. Больше не проси меня о подобном, – сказал он, переступая через порог, захлопывая дверь. Хром криво улыбалась ему вслед, ее глаза глянцево блестели от подступающих слез.

Спускаясь вниз, Хибари подумал, что она хотела ему проиграть. Никогда не призналась бы в этом даже себе, но хотела.

[Гость]

хибарицентрик

– Меня зовут доктор Накамура, – напомнил Иемицу. – Поговорим немного, не возражаешь?
Он подождал и поднял голову, сощурился сквозь толстые линзы. Разноцветная листва сияла в закатных лучах за промытыми стеклами, притягивая взгляд и слепя глаза.
Мальчик с неохотой оторвался от забранного решеткой окна, перекатил забинтованную голову по подушке и впервые посмотрел прямо в лицо. Сомкнутые губы сжались плотнее, крылья короткого носа дрогнули.
– Вы не доктор. Юрист, – произнес он уверенно тонким голосом.
Иемицу улыбнулся.
– Угадал.
Кёя вернулся к созерцанию кленов.
– Вам нужен не я.
Иемицу мягко возразил:
– Хибари Кёя – это ведь твое имя?
Кёя искоса сверкнул глазами.
– Нет.
– Тогда позволь узнать, как тебя зовут.
Мальчик растерялся. Заметить это было сложно, но Иемицу успел изучить своего подопечного и легко распознавал как сопротивление любой попытке проникновения в личную зону, физического или нет, так и намеки на растерянность или сомнение. Большую часть времени Кёя казался расслабленным, будучи невероятно собранным для своего возраста, и его взгляд не выражал ничего, кроме раздражения или фальшивой скуки, скрывающей сосредоточенность и непрерывную работу ума.
– Я еще не вспомнил.
Детский голос прозвучал глухо и равнодушно.
Иемицу улыбнулся.
– Тебя зовут Хибари Кёя, – он на секунду опустил глаза к раскрытому блокноту. – Тебе двенадцать лет, ты родился пятого...
– Это я уже слышал.
Он замолчал. Его бледные пальцы слабо перебирали край одеяла.
Иемицу ждал, постукивая по блокноту карандашом.
– Что вам от меня нужно?
– Хочу поговорить о твоем будущем. Думаю, ты предпочел бы разговаривать без присутствия посторонних. Я прав, Кёя?
Мальчик напрягся, но не ответил.
– Хотел рассказать кое-что о твоем покойного отце. – Иемицу выдержал паузу, за время которой Кёя не шелохнулся. – В последние годы его дела шли неважно, он перезакладывал имущество, брал кредиты...
Кёя хмыкнул, не отрываясь от окна.
– После уплаты долгов и налогов у тебя, как единственного наследника, согласно завещанию господина, – Иемицу поправил очки, – Хибари остался дом в Намимори.
Кёя повернул голову, его хмурое лицо исказила беглая судорога. Взгляд скользнул по рукам Иемицу, задержался на усах.
Иемицу непроизвольно потер подбородок и сделал пометку напротив настоящей фамилии будущего хранителя Облака: "возм. туман".

[Гость]

будущий арбуз, АУ от начала манги

В первый день весенних каникул обязательно должно случиться что-нибудь хорошее.
Например, может не случиться чего-нибудь плохого - а это уже хорошо.
Так думал обыкновенный японский школьник Савада Цунаеси, высовывая голову из-под одеяла, щурясь на солнечные лучи в окне и снова укрываясь одеялом с головой.
Никогда еще его интуиция не подводила его до такой степени: "что-нибудь плохое" как раз подъехало к дому семьи Савада на большой черной машине и припарковалось поперек улицы.

Цунаеси услышал, как хлопнула дверца машины. Через несколько секунд звякнул дверной звонок.
Наверное, доставка, - подумал он и завернулся в одеяло поплотнее.
Десять минут ничего не происходило: если внизу мама и разговаривала с кем-то, то голоса были не слышны. Цунаеси успел задремать снова, в полусне сообразить, что звука отъезжающей машины он до сих пор не услышал - а потом что-то грохнуло и жалобно звякнула посуда. Цунаеси подскочил на кровати, уронил на пол подушку, промахнулся ногами мимо тапок, запнулся за коврик и едва упал на пол. Выскочил из комнаты и побежал вниз. На верхней ступеньке лестницы он поскользнулся, так что внизу оказался быстрее, чем планировал.

- Цуна, - напряженным голосом сказала мама, пока Цунаеси рассматривал ее тапочки, - тебя приглашают на каникулы в Италию.
Цуна перевел взгляд с тапочек на расположенные неподалеку чужие ботинки. Ботинки выглядели устрашающе, так что смотреть вверх Цуна пока не решился.
- К-куда? - переспросил он и прижался лбом к холодному полу, размышляя, как он успел удариться головой и не заметить этого.
Ботинки сдвинулись с места, а в следующий миг с Савадой Цунаеси произошло нечто неожиданное.
Непреодолимая сила подняла его за ворот пижамы и поставила на ноги. Цуна поднял голову и сильно пожалел об этом движении - потому что увиденное наполнило его ужасом.
- Пять минут, - сказал ужасный человек, который только что изменил положение Цуны в пространстве. Потом он разжал руку, выпуская пижаму Цуны, и оттолкнул его.
- Мама! - сказал Цуна, переведя взгляд на маму и стараясь не смотреть на человека даже краем глаза. - Что здесь происходит?! Почему Италия?!
- Тебе лучше пойти собираться, Цуна, - уже совершенно невозмутимо сказала мама, - у тебя ведь очень мало времени на сборы.
- Мама! - повторил Савада Цунаеси, даже не пытаясь скрыть панику в голосе. - Объясни мне! Почему я должен ехать в Италию?! Кто этот человек?!
- Это... - Савада Нана на секунду задумалась, - это наш родственник. Очень дальний. Но все в порядке, Цуна! Все будет хорошо!
Очень дальний родственник неприятно хмыкнул.
- Четыре минуты. Ты поедешь в пижаме, Савада?

Через три минуты и сорок секунд Цуна обнял маму, схватил как попало набитый рюкзак и побежал следом за очень дальним родственником к воротам, давясь на ходу пирожком.
За воротами стояла большая черная машина. Очень большая и очень черная. Дальний родственник кивнул в сторону задней дверцы, а сам пошел к переднему пассажирскому сиденью. Цуна робко дернул ручку, потом дернул еще раз, посильнее, и с третьего раза все-таки открыл дверь. Влез в прохладный полутемный салон, втянул рюкзак и помахал вышедшей на крыльцо маме. И даже попытался улыбнуться. Дверца переднего пассажирского сиденья хлопнула, Цуна закрыл свою - и большая черная машина вздрогнула, дернулась, круто развернулась и сорвалась с места со скоростью, с которой в тихом Намимори не ездила даже пожарная служба. Цуну вдавило в сиденье.
- Эээй, - громко и пронзительно сказал скрытый высокой спинкой водитель, - что, это и есть тот самый потомок Первого, а, босс? Ну и видок у него.
- Хуже, чем я думал, - сказал очень дальний родственник, и Цуне почему-то стало обидно.

По дороге до аэропорта водитель говорил много и оживленно, но в основном по-итальянски. Судя по сопровождавшим некоторые реплики жестам, он высказывал мнение о других водителях, об ограничении скорости на шоссе, о ширине самого шоссе и, возможно, иногда о погоде. Очень дальний родственник всю дорогу молчал. Цуна тоже.

Машина приехала в аэропорт, без задержек проскочила все контрольные пункты и затормозила только на взлетной полосе возле небольшого самолета. На самолете не было эмблемы авиакомпании, но был какой-то сложный герб с кучей завитушек.
Цуна закинул рюкзак на плечо и, слушаясь очередного кивка, обреченно пошел к трапу.
Он неосознанно ожидал увидеть внутри ряды пассажирских сидений и полок для ручной клади над ними - но в самолете обнаружилась гостиная с диванами и креслами, сверкающий бутылками бар вдалеке и дверь в следующий салон рядом с ним. На журнальном столике перед одним из кресел стояли почти пустая бутылка виски и пустой стакан.
- Располагайся, - сказал вошедший следом за ним человек, который вел машину, и пошел к бару. - Выпить хочешь?
- Ему четырнадцать, - дальний родственник рухнул в кресло, сложил ноги на столик и потянулся к бутылке виски. Вылил остатки в стакан.
- И что с того? - удивился его собеседник. - Нянчиться с ним теперь?
- Заткнись, - родственник залпом выпил виски и покосился на Цуну. - А ты сядь, сопляк, не отсвечивай.
Цуна устроился в углу дивана, поставив рюкзак под ноги. Посмотрел, как родственник разглядывает дно пустого стакана, набрался храбрости и сказал:
- Я не знал, что у нас есть родственники в Италии.
- Потому что их там нет, - сказал очень дальний... неизвестно кто. - Меня зовут Занзас Вонгола. Я Десятый босс семьи Вонгола. И я убил твоего отца.
- Моего отца убила мафия, - машинально проговорил Цуна, чувствуя, как у него закладывает уши: самолет разгонялся по взлетной полосе.
- Я и есть мафия, - сказал Занзас Вонгола. И Цуна ему поверил.

Отца Цуна помнил плохо: его почти никогда не было дома, и мама говорила, что он много работает, чтобы Цуна и мама могли жить спокойно. Изредка отец появлялся, ловил Цуну и подбрасывал его в воздух, громко хохотал, потом пил пиво и засыпал перед телевизором. Проводил несколько дней дома, а потом снова куда-то уезжал.
Однажды среди ночи в доме раздался телефонный звонок, разбудивший и встревоживший Цуну. Выбежав на лестницу босиком и в пижаме, он увидел, как мама садится у стены на пол, прижимая к груди телефонную трубку, и смотрит в пустоту. Цуне стало холодно.
Потом мама сказала, что папу убила мафия, страшные люди, которым он помешал своей работой. Цуна какое-то время думал, что теперь все станет по-другому, может быть, им придется прятаться от страшных людей, чтобы они не убили и их тоже, или, может быть, они теперь станут бедными и переедут в другой дом - но в их жизни ничего не изменилось. Просто отец теперь не приезжал. Несколько раз Цуна пытался расспросить маму о подробностях, но она только грустно улыбалась, растрепывала Цуне волосы и пожимала плечами.
А теперь она отпустила его в Италию - с человеком, который... Цуна вздрогнул. Знает ли мама, кто на самом деле этот "дальний родственник"?

- Эй! - заорали у него над ухом - так, что Цуна подскочил на диване. - Ты что, заснул, мелкий?! О чем задумался?
- Зачем я вам нужен? - в отчаянии спросил Цуна у Занзаса. - Вы хотите меня убить?
- Идиот, - сказал Занзас после недолгой паузы.
Крикун обошел диван и уселся на подлокотник кресла Занзаса.
- Хотели бы убить, давно убили бы, - ухмыльнулся он, свинчивая крышку с новой бутылки виски. - И самолет бы не гоняли. Стакан дай сюда, босс. Меня зовут Сквало, Савада, и я вроде как второй человек в Вонголе. После босса, - он наклонил бутылку над подставленным стаканом. - А то ведь хрен дождешься, пока он представит.
- Помолчи, - Занзас глотнул виски. - Хотя нет. Расскажи ему то, что ему нужно знать.
- А потом проверить, понял ли он хотя бы треть? - Сквало снова ухмыльнулся.
Цуна переводил взгляд с одного на другого и думал, что если не сосредоточится, то не поймет не то, что трети, а даже десятой части того, что ему скажут.

Через десять минут Цуна уже знал кое-что о своем происхождении, о текущем положении дел в преступном мире, о планах Занзаса относительно Цуны (немедленное убийство в эти планы не входило, но намного лучше они от этого не становились) и о том, что Занзас не любит, когда у него орут над ухом, но в остальном он отличный босс.
Пока Сквало говорил, Цуна смотрел, как проплывают за иллюминатором обрывки облачков, и думал, что хотел бы быть тучкой. Тучка может плыть по небу и ни о чем не думать. Еще хорошо было бы быть дождем и выливаться из тучки. Или ветром - ему тоже ни о чем не нужно думать. Цуна проводил взглядом белый облачный клочок, уставился в чистую холодную синеву и решил, что лучше всего быть небом: небу не только думать, ему даже делать ничего не надо.

[Гость]

R127

Звук распахнувшейся двери прозвучал медным гонгом.
Достопочтенная публика - вся в шелках и бриллиантах - замерла, стихли разговоры, запнулись, не доиграв музыканты. Взгляды обратились ко входу в зал.
Дорогой смокинг резал глаза вызывающей белизной, словно подчеркивая чистоту и непорочность новоприбывшего. Платиновые запонки и булавка для галстука выделялись аскетичностью на фоне всеобщей роскоши и помпезности. Лишь алая роза кровоточащей раной в сердце пятнала грудь молодого мужчины.
Бьякуран мысленно усмехнулся и кокетливо поправил лацкан пиджака: на его взгляд, вступающему в права Десятого дона Вонголы и крестного отца всей сицилийской мафии, Саваде Цунаёши белый цвет был не к лицу. Хотя акцент на розе, конечно, оказался хорош. Жаль, темные с рыжеватым отливом волосы и карие глаза с оранжевыми искрами значительно скрадывали эффект.
То ли дело он, Бьякуран Джессо, - о, вот уж кому снежно-белый был к лицу!
Савада - уже почти Вонгола! - посмотрел вбок и кивнул, подставляя локоть, и публика, только успевшая вспомнить, как дышать, судорожно выдохнула. Кто-то на противоположной стороне зала подавился ехидным смешком.
Бьякуран улыбнулся, отдавая дань спокойствию и свободе от предрассудков будущего Десятого.
Рядом с Савадой встала женщина - богиня! - высокая, стройная и горделивая. Обтянутая в дорогой бледно-желтый шелк, её фигура не могла не притягивать взгляды. Полупрозрачная многослойность юбок - свет молодой луны; волосы, стянутые на затылке в тугой узел, - бархат ночи перед самым рассветом. Серьги и колье блестели драгоценной россыпью. Наградив присутствующих быстрым взглядом из-под тяжелых век, женщина тут же прикрыла глаза - немного жеманно, словно прославленная актриса, и немного смущенно, словно девственница. Пальцами, затянутыми в тончайший ажур, она коснулась локтя Савады, и они, рука об руку, шагнули к гостям.
Благодарная публика качнулась в едином порыве навстречу хозяевам богатого приёма.
Бьякуран, всегда питавший слабость к внешним эффектам, мысленно рукоплескал, но не подал виду и лишь поманил официанта, чтобы ухватил с подноса бокал игристого. Ему нравилось наблюдать.

[Гость]

дженовый хибарирехей

Когда Рехей позвонил и назначил встречу, Хибари только что закончил тренировку. Тело было свинцовым от упражнений, перенагруженные мышцы ныли, внутри разливалась бездумная спокойная пустота, и оттого, краем уха вслушиваясь в звонкие отрывистые слова, Хибари согласился едва не на автомате. О том, что идея пересечься в чайном доме была неудачной, он задумался уже практически на пороге этого самого дома. Рехей не вписывался категорически, его было чересчур много для крохотного помещения. Он слишком бурно жестикулировал и слишком громко говорил. В Рехее вообще очень многое было слишком, но Хибари все равно был почти привязан к нему. Чувство привязанности рождалось из ощущения предельной цельности, целеустремленности, силы, бьющих из Рехея подобно солнечным лучам.

Отставляя чашку чуть более резким, чем следовало бы, движением, Рехей сказал:
– Реборн просил передать, что ты нужен ему в Италии.
Хибари молча смотрел на свои руки, сложенные на коленях. Не то чтобы Рехея можно было сбить с толку подобным поведением. Он был боксером и твердо стоял на ногах – во всех смыслах.
– Билеты, – продолжил тот, как ни в чем не бывало, – на завтрашнее утро, у меня с собой.
– Зачем мне туда ехать? – сдался Хибари. Он любил Намимори и не любил уезжать. Кроме того, оставлять школу даже на время, даже под присмотром Дисциплинарного комитета было, пожалуй, безответственно. Хибари раздражала безответственность, чужая или своя, неважно.
– Нам. Реборн не уточнял. Поехали, хэй, это обещает быть интересным!
– С чего ты взял?
– С мастером Паопао не интересно не бывает, – улыбнулся от уха до уха Рехей, вскидывая перебинтованный кулак вверх, едва не опрокидывая чашки.
Хибари не хотелось этого признавать, но своя правда в словах Рехея имелась: с Реборном действительно было интересней, чем без него. В конце концов, если надоест, всегда можно будет просто вернуться обратно – так Хибари считал тогда.
*
Флорентийский аэропорт выглядел серо и безрадостно. Дождь расчерчивал скругленное окно иллюминатора на квадраты и треугольники, и этими прозрачными потеками картинка дробилась на части, как в калейдоскопе.
Хибари прищурился, глядя, как мужчины в оранжевых спецовках, разговаривая, размахивают руками, чуть потянулся в кресле, скидывая сонное оцепенение, разминая затекшие мышцы. Голова болела все время полета – боль была легкой и неотступной, охватывала виски и стекала к затылку. Хибари привык терпеть, нельзя не приучить себя к терпению, когда постоянно получаешь травмы той или иной степени тяжести, но боль по-прежнему рождала раздражение, смутную зудящую досаду на невозможность функционировать в полную силу. Таблетки он не признавал.

Машину мягко заносило на поворотах, Хибари вжимало в дверцу, он механически отстранялся, и на следующем повороте его впечатывало вновь. Дождь приутих и едва моросил, ритмичная чуть слышная капель, выстукивающая по крыше, убаюкивала, вызывала зевоту, мешала собраться. Даже Рехей был непривычно вялым, словно это мягкое сероватое безмолвие заливаемого города утянуло под воду и его самого. За окном неспешно проносились покатые купола флорентийских соборов, город под матовым серым небом выглядел невысоким и приземистым, словно небо наваливалось на него сверху, придавливало к земле. Линии просторных кружащих автострад сменились чехардой узких улочек, сквозь плотную облачную серость пробились прозрачные голубоватые полосы. Машина остановилась у одной из высоких дверей темного дерева. Около двери в гранитной кадке торчал какой-то фикус, рядом с фикусом сидел Реборн, одетый в дождевик и водолазные очки.
Он махнул им привычным жестом (хаос, машинально подумалось Хибари), поманил за собой.

Лестница в подъезде была так же узка, как флорентийские улочки.

[Гость]

А сделайте пост, где участвующие авторы могли бы, по желанию, отметиться, что они участвуют - не называя своих черновиков? Чтобы в пронзаниях на что-то опираться?

[Гость]

да-да, было бы очень здорово!

[Гость]

ежевика

Кабинет главы Семьи Весконте на последнем этаже небоскрёба был сферической формы, — из-за чего Дино казалось, что он рыбка в аквариуме, — и неспешно вращался вслед за движением солнца по небосклону. Две трети стен из толстого стекла открывали вид на город, залитый дрожащей утренней дымкой, разноцветными огнями вывесок и линий дорог. Гонконг не засыпал ни на минуту, лишь становился менее суматошным.

Дино нравилась жизнь в движении, но уровень шума на улицах зашкаливал. И как только Кёя, любящий тишину и порядок, выдерживал безумные переплетения магистралей, потоки машин и людей. А эти небоскрёбы, покрывающие город, как иглы — ежа? Впрочем, «дыры» в зданиях, сделанные по фен-шую для мимо пролетающих драконов, Кёя, скорее всего, оценил. Надо будет спросить.

Дино перевёл взгляд на синьора Весконте.

Тот сидел за массивным, выгнутым дугой столом на подиуме, накрытым прозрачным колпаком, выдерживающим прямое воздействие любого пламени. Потайной ход из этой банки скрывался за панелью — электронной картиной, изображающей водопад, если верить информации ЦЕДЕФ. Вероятно, он даже журчал, но сквозь колпак не доносилось ни звука. Хрипящий голос пожилого метиса, проходя через динамики, напоминал Дино мастера Йоду. Сам Весконте выглядел как китайский мафиозо в дорогом костюме-тройке времён сороковых: высокий, лощённый, по-итальянски смуглый, по-восточному узкий в кости и сухощавый. Жестокий человек, в Гонконге известный под именем Панг Чунг, держащий в своих руках половину здешнего теневого бизнеса и сам лишённый пламени.

Насмешка судьбы. Весконте была его матерью, дочерью Пабло Весконте, убежавшей с китайским эмигрантом из родной Италии. История для мелодрамы, если бы только их сын не вознёсся на вершины криминального бизнеса и не принялся сводить счета со своей итальянской роднёй. Почему только сейчас? И что ему понадобилось от Каваллоне и Вонголы? Альянсу Панг Чунг виделся опасным конкурентом, выскочкой и помехой.

Автоматические двери разъехались — Хибари Кёя явился в назначенное время с точностью до секунды. Холодный серый взгляд, скользнувший по Дино и нескольким кадкам с пальмами, позволял увидеть только бесстрастность и деловую собранность. И не скажешь, что Кёя может по памяти начертить этот кабинет. И смотреть так, что Дино иногда казалось — воспламенится подобно герою из американских комиксов, которые почитывал в детстве. От этого взгляда в животе скручивалось ощущение опасности, раньше заставлявшее крепче сжимать рукоять кнута, теперь — ладонь на запястьях или на члене Кёи. И жёстко или издевательски медленно дрочить, пока из напряжённого белого горла не начнут вырываться всхлипы.

Дино приветливо улыбнулся, когда Кёя сел в отведённое ему кресло. Когда они здесь закончат…

Додумать он не успел — взрыв снаружи сотряс стены, и за окном откуда-то снизу повалил чёрный дым.

[Гость]

два кусочка шпионской клубники

– У меня слишком широкие плечи.
– Не такие уж и широкие.
– Я высокий.
– Бывают девочки и выше.
– Я не хочу надевать платье, понятно?
– Понятно. Раскрой глаза и подними голову. Смотри в левый верхний угол.
– …блядь!
– Не дергайся!
– Ты мне в глаз ткнула!
– Если бы ты смотрел, куда сказано – не ткнула бы! Хватит ворчать, Хаято! Это приказ Десятого, а не моя личная прихоть.
– Я бы и не согласился иначе.
– Я не сомневаюсь.
Несколько минут спустя Бьянки оставила в покое его лицо и отступила, довольная собой. Гокудера посмотрел в зеркало.
– Не вздумай расплакаться от горя, – сказала сестра. – Красить тебя – тяжелый и неблагодарный труд, не хочу проходить через это снова.
– Да пошла ты.
Из зеркала смотрела девчонка. Все в ней было красиво: и светлые волосы до плеч, загибавшиеся концами наружу, и большие зеленые глаза, и аккуратный нос, и пухлые губки, скривившиеся в отвращении.
– Сейчас уберем тебе хорошенько челку, и будет совсем загляденье, – проворковала Бьянки, вооружаясь заколками.
– Признайся, ты всегда хотела сестренку, а не братика.
– Было и такое время. Готово. До чего же ты хороша, Хаяко.

...

– Все отменяется, – сказал Гокудера.
Десятый вздохнул и сел за стол. Он выглядел таким усталым, что Гокудере на несколько мгновений стало мучительно стыдно. Но он бросил короткий взгляд в сторону, туда, где к стене прислонялся самый ненавистный ему человек, и стыд пропал.
– Я не смогу, – добавил он тише и спокойнее, но оба знали его слишком давно и слишком хорошо, чтобы не расслышать в голосе дурацкого надрыва, который так и не получилось совсем изжить.
– У нас нет выбора, Гокудера-кун.
Он хотел сказать, что есть Бьянки – настоящая девушка, а не поддельная – но прикусил язык, поняв, что сам не отпустил бы сестру туда, где ей грозила опасность.
– Я тоже не в восторге, если тебе интересно, – Гокудера обернулся к нему, равнодушно подпирающему стену.
– Да кого тут ебет твое мнение?!
– Замолчите.
Десятый поднялся. Он обвел их тусклым взглядом и приказал:
– Действуйте в рамках согласованного проекта. Отказ не принимается. Гокудера-кун, возьми у Хару свою одежду. Ямамото, спасибо, что заменил Хибари в последний момент. Он будет благодарен тебе, когда очнется.
Ямамото поклонился и вышел.
– Прости, Гокудера-кун, – сказал Десятый. – У нас действительно нет выбора.

[Гость]

да-да, было бы очень здорово!

не торопятся авторы деанониться))

[Гость]

Шиповник

Хибари Кея вот уже несколько минут стоял на пороге, скрестив руки на груди. Заговаривать с ним первым совершенно не хотелось – раз приперся, значит, что-то нужно. Вот пусть сам и говорит, что именно.
- Знаешь, что меня бесит в тебе больше всего?
Отличное начало, Занзас оценил.
"Да мне насрать", - хотел было ответить он, но сдержался и только хмыкнул, как бы намекая, что у щенка есть целых пять секунд на этот балаган, а потом цирк кончится, и кому-то свернут шею.
- Что ты добровольно отказался от власти, - гаденыш прищурился, нагло ухмыляясь. - Но продолжаешь делать вид, будто она у тебя есть.
Он явно нарывался. Прямо как в прошлый раз.
Занзас лениво вскинул пистолет, целясь щенку в лоб. Интересно, что скажет Савада, когда узнает, что его драгоценный Хранитель, наводящий страх на всю японскую мафию, совершил самоубийство, просто выбесив Занзаса.
- Отойди от двери, мусор. Она новая, не хочу запачкать.
- Но в то же время, - Хибари продолжал говорить, не обращая на пистолет никакого внимания. Как будто не в Варию притащился, а к себе домой. – Твоя манера решать проблемы пламенем Ярости страшно заводит. Ты всегда знаешь, чего хочешь.
Он поднял руку и ослабил галстук, не спуская с Занзаса глаз. В его взгляде сквозила жадность, несдержанность и страстное желание молодости, когда хочется всего и сразу. В кабинете действительно становилось жарко. Впрочем, с Хибари Кеей всегда так.
- И долго ты будешь там стоять?
Пистолет с глухим стуком упал на стол.

[Гость]

Калина

Дни сменяли друг друга непрерывным потоком – однообразным, ничем не запоминающимся. Каждое утро воды океана ласково гладили кромку песка, а легкий ветер приносил запах соли и крики чаек. Каждый вечер спокойная гладь окрашивалась в золотистый цвет, будто наряжалась, провожая солнце.

Сколько времени он живет так? Бьякуран не помнил. Кто он, почему здесь оказался? Бьякуран не знал.

Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что завтрашний день ничем не будет отличаться от сегодняшнего: прохладный бриз будет также обдувать лицо, пока Бьякуран, как обычно, медленным шагом пройдется вдоль песчаного пляжа, улыбаясь сверкающим бликам на воде, зачарованно любуясь безмятежностью стихии.
Но почему-то именно сегодня бесконечный поток наполненных солнцем дней прервался, когда на песке появилась странная тень.

Бьякуран поднял глаза. В нескольких шагах от него, засунув руки в карманы брюк, стоял неизвестный мужчина. Все в нем казалось причудливым, неподходящим этому месту: ярко-рыжие волосы, растрепавшиеся от ветра, большие глаза, которые он будто бы пытался спрятать за очками на переносице, сосредоточенное выражение лица, напряженная поза. Слишком яркий, слишком серьезный – неуместный.

Довершал его образ иссиня-черный костюм, походивший на огромное чернильное пятно на фоне бледного песка и залитого светом побережья. Должно быть, тяжело вот так стоять на солнцепеке, но незнакомец не выглядел изнывающим от жары.

- Пойдем, - вдруг сказал он и протянул Бьякурану руку. – Нам пора.

***

Телефон зазвонил именно в тот момент, когда Шоичи наливал себе третью чашку кофе. От неожиданности рука дернулась, и часть содержимого все-таки расплескалась на пол. Цыкнув на собственную криворукость, Шоичи поставил кофейник на место и побежал на звук мобильного, валявшегося где-то под грудой бумаг.

- Ирие, слушаю.

Номер входящего вызова не определился. Значит, кто-то из Вонголы.

- Шоичи-кун, я сожалею, решение принято не в нашу пользу, - Каждый раз, когда требовалось сообщать плохие новости, Цуна-сан говорил тихо. - Ты все еще хочешь продолжить?

- Разумеется, - Шоичи сжал кулак.

В трубке вздохнули.

- Хорошо. Тогда удачи.

Шоичи нажал отбой и еле сдержался, чтобы не швырнуть телефон в стену. Черт бы побрал этот Альянс! О безопасности они, видите ли, заботятся. Да что они вообще понимают, старые маразматики?!

Глубоко вздохнув, Шоичи постарался успокоить ярость, клокотавшую внутри. Бесполезно злиться и что-то доказывать на словах. Если уж Цуна-сан не смог их переубедить, значит, можно вообще забыть о переговорах. Пришла пора действовать, и действовать надо решительно.

Часы показывали без пятнадцати полдень – собрание Альянса должно скоро закончиться. Сразу после этого несколько отрядов, подчиняющихся Альянсу напрямую, выдвинутся на позиции для выполнения приказа. Выходит, суммарно у него есть около полутора часов на то, чтобы добраться до объекта первым и осуществить свой план. Непростая задачка.

На подъездной дорожке у главного входа в офисный центр, где Шоичи официально числился руководителем IT-отдела, скромно стояла черная бмв. Когда, интересно, Цуна-сан успел дать распоряжение?

Шоичи быстро спустился с крыльца по ступеням, кинул сумку на заднее сидение и сам залез следом. Дверь тихонько щелкнула, машина мягко тронулась с места.

[Гость]

малина, АУ, заимствования из разных источников

Школа давила, угрожала. Серая громада здания закрывала небо, сводчатые двери казались узкими и острыми. Школа говорила: ты мелочь, один из сотни, ты не будешь здесь ничем особенным.
"Посмотрим", - подумал Хибари и шагнул в ворота.
Может быть, все остальные считали выигрыш в Лотерее удачей, несказанным везением.
Их дело.
Хибари считал его проблемой, с которой предстояло разобраться.
Пока женщина с розовыми волосами, в полумаске и шелковом платье, молча вносила в терминал данные его айди, Хибари внимательно смотрел по сторонам. Черный с серым холл тоже давил, несмотря на высоту потолков. Пустой и тихий, он казался склепом, а не школьным вестибюлем. Тем неожиданнее был смех, как будто просыпавшийся из пустоты.
Двое школьников возникли за спиной у Хибари неожиданно - и отстранились точными и экономными движениями, когда он развернулся, чтобы ударить.
- Агрессивный, - сказал один из них, беловолосый и бледный.
- Даже не поздоровался, - улыбнулся другой, с разными глазами и дурацкой прической.
- Интересно, чей он, - сощурился беловолосый.
- Время покажет, - разноглазый цепко и внимательно осмотрел Хибари с ног до головы. - Но я бы забрал себе.
Еще один удар Хибари тоже прошел мимо цели, будущие соученики опять засмеялись.
Так он познакомился с Мукуро.

<...>

Мукуро был странным даже для Школы, где странными были все. Он появлялся и исчезал, как хотел, врал в глаза Червелло, когда они составляли отчеты о времяпрепровождении учеников, игнорировал половину уроков, а на другой половине то дремал с открытыми глазами, то неожиданно

<...>

- Лотерея нечестная, - сказал Мукуро, перевернувшись на кровати Хибари на спину и свесив голову с края. - Ты знал об этом?
Хибари не знал, но был уверен в том, что с Лотереей что-то нечисто - поэтому коротко кивнул. Мукуро покатал голову из стороны в сторону, дурацкая кисточка на затылке мела пол.
- Выиграй будущее, - передразнил он рекламный ролик. - Выиграй свою судьбу. В Школу ведет удача. Такой бред, а? Они просто занимаются отбором, а вся эта болтовня - чтобы Школу считали благом, а не злом.
- Отбором кого? - Хибари не поднимал глаз от учебника, латиница вместо иероглифов требовала сосредоточенного внимания.
- Нас, - засмеялся Мукуро. - Ты еще не понял? Ты же умный, Хибари Кея.

<...>

- Руку, - бросил сквозь зубы Мукуро, оказавшись рядом. Туда, где он только что стоял, обрушилась сквозь завесу дыма и огня бетонная глыба, ощетинившаяся прутьями арматуры. Хибари промедлил, и Мукуро крепко ухватил его за локоть.
- Контакт, - требовательно сказал он.
Противиться контакту было невозможно, но Хибари всегда пытался. На мгновение их сознания столкнулись, звонко и болезненно, будто они сильно ударились лбами, и едва не разошлись в стороны - но слияние было сильнее сопротивления.
Нет.
Правда была в том, что против собственной воли Хибари хотел слияния.
Всякий, кто хоть раз брал в руки Оружие, хотел повторить.
Мукуро лег в его ладони - гибкий и жесткий, ни на что не похожий, твердая, как камень, рукоять, гибкие подвижные сочленения, острые режущие кромки, смертельная, опасная красота, поражающая, как удар молнии, неостановимая, как ветер.
- Атакуем, - сказал, или подумал, Хибари, и Оружие засмеялось в его руках, а потом запело.

[Гость]

омегаверская вьягодка, писалась на миникинки

Чертова альфа!
Матерясь сквозь зубы, Гокудера решительно направлялся в кабинет. Его никогда не вело так сильно от одного лишь запаха, но сейчас исключительный случай – проснулись инстинкты омеги.
На самом деле, оказаться омегой не так уж плохо. Гокудера все равно подозревал, что бетой долго пробыть не удастся. Однако чтобы извлекать плюсы из создавшегося положения, нужно уметь брать себя в руки во время течки, а лучше вообще не терять контроль. Тут-то и начинались проблемы. Точнее, одна большая проблема по имени Хибари Кея.
Этот урод Хибари был альфой. Хотя, наверное, правильнее было бы назвать его альфой всех альф – именно такое впечатление он производил.
Гокудера ненавидел то, как бесшумно он появлялся, как тихо и вкрадчиво говорил, будто гипнотизер, усыпляющий каждым своим словом, как холодно держал себя со всеми - казалось, Хибари невозможно вывести из себя. Тысячи и тысячи мелочей раздражали Гокудеру в Хибари Кее, а сегодня к длинному списку добавился еще и его запах.
Наверное, все дело в реакциях омеги при виде альфы. Иначе с чего бы у Гокудеры встало на запах какого-то там Хибари так сильно, что теперь приходилось лихорадочно рыскать в поисках таблеток, подавляющих течку? А ведь он уже принимал их утром.
Голова шла кругом, не давая сосредоточиться, стук сердца отдавался в висках, а мысли сводились к примитивному «хочется трахаться», но Гокудера не собирался идти на поводу у природы. Тем более, если природа намекала на секс с долбаным Хибари.
Кто вообще в своем уме решится переспать с ним? Он же псих! Ненормальный, неуравновешенный, вечно желающий кого-нибудь убить социопат. Стоит посмотреть ему в глаза, как понимаешь, что вот-вот огребешь тонфами по почкам. Если вообще успеешь что-либо понять.
С другой стороны, Гокудера ведь никогда не пытался поговорить с Хибари о чем-то кроме новой миссии. Кто знает, как тот бы отреагировал на предложение поразвлечься. Вдруг Гокудера оказался бы первым смельчаком, кто делает похабные, дерзкие заявления ужасному Хибари-сану? Может, тот смутился бы и покраснел? Наверняка, у него лишь слегка порозовели бы скулы, он бы отвел взгляд и сжал губы в тонкую линию, пытаясь справиться со смущением. А потом, буквально через пару секунд, подошел к Гокудере вплотную и шепнул бы что-нибудь в духе: «Если кто-нибудь узнает об этом, ты труп. Иди за мной». Самые сладкие слова, которые Гокудера когда-либо слышал.

[Гость]

Реборн мафия, альтернатива

***
Особняк Вонголы ослеплял яркими огнями, оглушал громкой музыкой, изумлял собравшимися людьми. Здесь собралась вся элита мафии, со всего света: Италия, Япония, Россия, Америка и другие государства. Не было семьи, члены которой не присутствовали бы на свадьбе десятого босса Вонголы.
- Поздравляю, Кёоко-тян, - Бьякуран изящно поклонился и вручил девушке букет орхидей. – Мои поздравления, Тсунаёши-кун, - глава семьи Мельфиоре подмигнул Саваде и весело засмеялся, увидев, как покраснела Кёоко. – Светлых лет жизни вам, вы долго шли к этой цели… - Бьякуран неожиданно встрепенулся, приосанился, заулыбался и закричал, махая руками: - Шоо-чааан!
За спиной молодоженов послышался испуганный вскрик и хрустальный перелив разбитой посуды; Тсуна обреченно вздохнул. Бьякуран хищно улыбнулся:
- Прошу меня простить, - он отвесил поклон и скользнул к источнику шума; Кёоко взглянула на мужа:
- Бедный Шоичи. Не хочешь помочь ему?
- Нет-нет-нет! - замахал руками Тсунаёши и нервно хохотнул: – Не хочу пасть жертвой их семейной разборки.
Девушка изумленно уставилась на него.
- Не в том смысле, - улыбнулся Савада, потирая затылок. – Просто Бьякуран предлагает Шоичи взять в свои руки регулировку деятельности всех отделов Мельфиоре, а Ирие всячески отнекивается.

***
Ямамото проснулся, когда в дверях поворачивался ключ. Потирая глаза, юноша вышел в прихожую; там, стягивая с головы шлем, стоял Скуало.
- Привет, - Такеши оперся плечом о дверной косяк. – Ну что?
- Ничего, - мечник Варии наклонился и принялся расстегивать молнию на сапогах. – Совсем, - снял первый, швырнул в угол. – Пусто, - второй сапог полетел следом.
- Я заказал спагетти с беконом и томатной пастой, будешь?
- Не голоден, - на ходу отстегивая протез от руки, Скуало прошел мимо него в спальню; Ямамото постоял несколько минут не меняя позы, потом со вздохом выпрямился и направился следом.
Капитан Варии лежал на кровати, закинув левую руку за голову, и отрешенно рассматривал потолок. Такеши помедлил в дверях, затем прошел к кровати, опустился на нее и как кошка стал подкрадываться к Скуало; приблизившись вплотную, вытянулся на нем, положив подбородок на сложенные на груди мечника ладони, и принялся смотреть на мужчину. Через пару минут Скуало скосил на него глаза, хмыкнул и пальцами правой руки зарылся в черные мягкие волосы, пропуская пряди сквозь пальцы и плавно перемещая ладонь на шею Такеши. Юноша довольно прищурился и заурчал.
- Хэй, мусор, - глухо произнес Скуало, проводя ладонью по спине Ямамото. Тот неохотно приоткрыл один глаз и вопросительно взглянул на любовника. – Я устал. Давай спать.
Такеши хохотнул, скатился со Скуало, мазнув рукой по его животу, и разлегся звездочкой, внимательно следя за Суперби; тот медленно стянул с себя одежду и рухнул на кровать, облапив Ямамото как любимую игрушку. Такеши коротко вздохнул и закрыл глаза.

***
В помещении было сильно накурено, но Десятого это не смущало. Хотя раньше он бы вежливо попросил покурить в коридоре.
Савада растекся в кресле и устало смотрел на своих Хранителей. Они втроем уже второй день пытались придумать решение возникшей проблемы, и ни одно из многих предложений не устраивало Тсуну.
Хибари, прикрыв глаза, разговаривал по телефону с Кусакабе и периодически что-то писал в блокноте, лежащем перед ним. Ямамото дремал на диване, также зажав в руках телефон – ему должен был позвонить Скуало. Пепельница на столике возле дивана была переполнена окурками – Такеши дымил как паровоз, оправдывая это тем, что с сигаретой ему думается лучше (на что Хибари заявил, что будь у Ямамото голова, думать было бы еще легче/проще).
Тсунаёши коротко вздохнул и чуть сполз по креслу. Кёя прекратил разговор, швырнул телефон на стол и откинулся на спинку стула. Такеши недовольно поморщился и открыл глаза:
- Твою мать, Хибари, нельзя ли потише?
- Есть предложение, травоядные.
- Минуту, - Ямамото кинул взгляд на зазвонивший телефон. – Да, Скуало, - Савада потер лицо руками и покрутил головой, разминая шею. – Да. Да. Реборн самоустранился, сказал, так риска меньше, - коротко хохотнул Такеши, знаком попросив у Кёи блокнот и ручку. – Нет. Да пошел ты. Придурок. Говори. Ух ты, сам придумал? – Ямамото глянул на Саваду. – Хорошо. Хорошо. Да, я передам твои пожелания на счет премии. Болван, - Ямамото нажал на отбой и потянулся к пачке с сигаретами. Тсунаёши перевел взгляд на Хибари и кивнул:
- Кёя.
- Савада должен умереть.
- Вы со Скуало думаете в одном направлении, - восхитился Такеши, закуривая сигарету. – Только он понятно почему, а вот ты?
- Что ж, это лучший вариант, - потирая затылок, задумчиво протянул Савада. И улыбнулся.

* * *
Занзас, широко улыбаясь, стоял над могилой Савады Тсунаёши, и ни у кого не было сомнений в том, кто станет Одиннадцатым боссом Вонголы. Многие подозревали, что через несколько недель, когда Занзас пройдет инициацию, начнется зачистка семей – и близких Вонголе, и ее врагов.
- Мусор, ты идешь со мной, - шагнул навстречу Гокудере после похорон Занзас, недобро сверкая глазами. Шагнул – и пошел дальше, не оглядываясь. Хаято коротко глянул на Такеши, обнимавшего плачущего Ламбо, и направился следом за Занзасом.
В особняке Вонголы Занзас прямиком направился в кабинет Савады, где по обыкновению удобно и как будто привычно устроился в его кресле – ноги на стол, локоть левой руки – на подлокотник кресла, подбородок – на расслабленные пальцы руки; и глаза прикрыл. Гокудера присел на диван у двери – спина прямо, руки - на коленях. И от Занзаса подальше.
- Рассказывай.
- Что?
Занзас шумно втянул в себя воздух.
- Что за балаган тут происходит.
- Я…не понимаю тебя.
- Му-усор, - протянул Занзас, не открывая глаз и не меняя позы. – Здесь вовсю смердит заговором и подставой. И ты, гребанная правая рука дохлого десятого, не в курсе этого заговора?
- Ты сам ответил на свой вопрос, - Гокудера откинулся на спинку дивана и достал из кармана пачку сигарет. Занзас лениво наблюдал за тем, как нервно прикуривает и глубоко затягивается Хаято, и что-то непонятное медленно разгоралось в его алых глазах. – Я не вхожу в число посвященных в план Джудаймэ, - улыбнулся Гокудера, сминая выкуренный до фильтра окурок в пепельнице. – Если, конечно, таковой план имеется, а не был выдуман твоим воспаленным, пропитанным виски сознанием.
- Заговариваешься, мусор, - хищно оскалился Занзас; на ладони правой руки медленно разжигалось Пламя. Хаято напрягся, не отводя взгляда от красных, злых глаз Занзаса. – МЫ не входим в число посвященных.
Гокудере слегка встрепало волосы, а дверь от удара чистейшего Пламени Неба вынесло далеко в коридор. В проеме послышались ругань и кашель.
- Акуулиий поотроох, - почти ласково позвал Занзас, выбивая на подлокотнике кресла пальцами похоронный марш; и Гокудера не удержался от смешка, заметив, как смешно вытягиваются в трубочку губы Занзаса.
В кабинет ступил чуть подкопченный капитан всея Вария.
- Чертов босс, лучше бы кинул стаканом, это все попривычней, чем двери!
- Заткнись и говори, что здесь происходит, - Занзас, как всегда, был лаконичен. Суперби лишь вздохнул и устало отозвался, упрямо глядя в сторону:
- Нет, босс.
- Видишь, Гокудера, здесь не только заговор и подстава. Здесь воняет предательством, - нехорошо улыбнулся Занзас, с интересом маньяка-патологоанатома разглядывая своего Хранителя. Гокудера поежился, по телу побежали мурашки: диким холодом и безразличием/ненавистью потянуло от голоса Занзаса. – Мусор, ты хорошо подумал? Даю второй шанс.
- Нет.
- Пошел вон, тварь.
Скуало дернулся, как от пощечины, и оторопело уставился на Занзаса:
- Босс!
- Вон. И не попадайся мне на глаза, ублюдок.

* * *
Занзас пропал. Не появился он и через три дня, и через неделю. Под конец второй Скуало разнес в пух и прах отряды разведки и собрался лично искать Занзаса.
Но тот явился сам. Во второй половине дня парадная дверь с грохотом распахнулась, и Занзас предстал глазам своему собравшемуся в столовой отряду. И не один – за ним, с белым конвертом в руках, стояла неизвестная пожилая женщина.
- Босс! – у Скуало отпала челюсть, когда из свертка раздался детский плач. – Это что за херня?!
- Рот закрыл, урод, - Занзас сиял похлеще своего пламени. – Не выражаться при ребенке, понятно, мусор? Леви, - кивнул Занзас на Хранителя, - проводи сеньору Катерину в спальню, а ты, мелкий…
- В Вашу, босс? – уронив стакан, который держал в руке, оторопевший Леви даже прервал речь глубоко любимого босса. Занзас моргнул:
- Ты дебил? – спокойно поинтересовался он. Леви побледнел, плечи Бельфегора затряслись от плохо сдерживаемого смеха.

[Гость]

слива

<...>

— Быстро ты влился в узкий круг савадиных шестерок.

Мукуро отлично выглядит в черном костюме и ослепительно белой рубашке с небрежно расстегнутым воротом и ему явно плевать на неодобрение Занзаса.

— У меня дела, а тебя что сюда привело, угроза скорой смерти?

— Точно, — ухмыляется Занзас, — твоей.

— У варии на тебя заказ, — Занзас искоса следит за реакцией Мукуро, как он кривит в улыбке тонкие сухие губы. Занзас думает, что такие губы целовать неприятно, и невольно морщится от этой неуместной мысли. Он облокачивается на перила и смотрит на бассейн, еле различимый в мягком лунном свете.

— И кто на этот раз?

Мукуро становится рядом с Занзасом, от близости его тела и еле уловимого запаха парфюма Занзаса ведет.

— Дон Финоччио все еще оплакивает своего сына, заодно не против оплакать и тебя. Разумеется, он не идиот, чтобы оформлять заказ лично.

— Интересно, кто будет оплакивать его самого, — задумчиво говорит Мукуро. Он рассеянно крутит на пальце кольцо тумана, без перчаток руки у него бледные и худые, манжет задрался, обнажив сетку шрамов чуть выше запястья, еще свежих, розоватых.

Мукуро замечает, куда смотрит Занзас, и одергивает рукав.

<...>

— Что? - переспрашивает Занзас. Сырая каменная кладка неприятно холодит спину, и Занзас отстраняется, ощупывая выбитое плечо.

— Никогда не смотришь в глаза, а ты не из тех, кто прячет взгляд. Словно тебе есть что скрывать. Хотя, возможно, ты просто боишься, да, Занзас? Боишься там что-то увидеть, что предназначено только для тебя.

Внимательный сукин сын, думает Занзас, если я увижу там понимание и брезгливую жалость, я тебя убью.

— Мне нечего искать в глазах мертвеца, Мукуро. И я ничего не боюсь.

— Все чего-то боятся, - говорит Мукуро, — даже я.

— Если бы мог, въебал, — Занзас сотрясается от кашля, каждое движение отдается режущей болью в сломанных ребрах.

— Но ты не можешь,— почти весело говорит Мукуро, он садится ближе, вытянув длинные ноги, и кладет Занзасу руку на плечо.
— Очень в твоем духе благодарить за спасение жизни угрозами.

— Очень не в твоем духе кого-то спасать, — Занзас откидывается на стену с закрытыми глазами и не пытается скинуть горячую ладонь.

— С некоторых пор я всегда плачу свои долги.

Лучше бы отплатил как-то иначе, например, отсосал, думает Занзас, от одной только мысли в животе скручивается тугая спираль удовольствия, а в паху тяжелеет.

Мукуро наклоняется к нему так близко, что чужое дыхание обжигает шею.

— У тебя стояк, — доверительно сообщает он, — это ты так на боль реагируешь?

[Гость]

TYL18/59

Хибари Кее, откровенно говоря, было скучно. Он долго пребывал в разъездах, собирал информацию о коробочках, а когда, наконец, вернулся на базу, вместо своего любовника в розовом фартучке на голое тело и с подносом онигири в руках (и неважно, что Гокудера убог в готовке), Хранитель Облака обнаружил его уменьшенную на десять лет копию. Мало того, эту костлявую задницу еще и спасать пришлось в первый же день их встречи.
Подумав о том, что в прошлом он и этот мелкий еще не встречаются, Кея благоразумно решил не рассказывать ему об этом занимательном факте, дабы не травмировать детскую психику. И вот сейчас, уже довольно поздним вечером, Хибари шел с очередной тренировки мелкого травоядного, которого его любовник, с подобострастным трепетом, именует «Десятый», в свою часть базы.
И вот, совершенно «случайно», в пятый раз за неделю, хранитель Облака проходил мимо библиотеки, в которой разбирался со своими коробочками (мелкий) Гокудера. Частенько до Хибари доносились бормотания подрывника, а еще чаще Хаято громко ругал благим матом все, на чем свет стоит в целом, и взрослого себя в частности. Хибари в корне был не согласен с мнением итальянец, ибо у взрослого Хаято была уйма преимуществ…разного, так сказать, характера, но рассказывать об этом мелкому травоядному у него не было никакого желания и поэтому он, не задерживаясь долго, бесшумно уходил. Но на этот раз в библиотеке было подозрительно тихо. Из-за чуть приоткрытой двери в коридор лился приглушенный мягкий свет.
Посомневавшись немного, японец все же коснулся подушечками пальцев двери и слегка толкнул ее, мгновенно отмечая застоявшийся запах пороха.
«Снова у мелкого гения что-то взорвалось»,- не сдержав короткой ухмылки, подумал брюнет.
Но заглянув внутрь, Хибари, слегка оторопев, застыл в дверях. Около стола, прямо на полу, тихонько посапывая, лежал Гокудера. Небрежно снятые очки сиротливо валялись сбоку у ножки стола, выбившиеся из резинки серебристые волосы, беспорядочно обрамляли лицо, темные круги, залегшие под красными от недосыпа глазами молодого хранителя, некрасиво оттеняли кожу, а на щеках растертые следы гари. Одна из рук Хранителя лежала на животе и Кея заметил, как чуть подергиваются перебинтованные пальцы. Бесшумно ступая, Хибари медленно подошел к Гокудере, отмечая краем глаза отсутствие в библиотеке хоть какого-нибудь диванчика.
- Хм, не мешало бы в комнату его отнести,- заметил японец вслух.
«Ага, еще скажи: раздеть, к груди приложить, одеялкой укрыть и на ночь рядом остаться, поглаживая по головке»,- взбунтовался внутренний голос Хибари.
- Но не оставлять же его здесь,- Кея все не мог отвести взгляда от хранителя Урагана, ведь когда он молчит, то внезапно становится таким очаровательным. И вообще, какой никакой, он остается его любовником.
«Послушай меня, ты не можешь таскать его на руках. Потому что, во-первых, ты - Хибари Кея…нет, не так, ты - ХИБАРИ КЕЯ. Это не твой уровень, и категорически противоречит имиджу, который мы создавали с тобой долгие годы. Ну а во-вторых, это травоядное еще не доросло, чтобы мы тратили на него наше драгоценное время».
- А если он заболеет менингитом и умрет? Кто в будущем будет выполнять его непосредственные обязанности?
«Подумаешь! Другого найдем».
- Не хочу другого,- заупрямился хранитель Облака.
«Нечего привередничать. Эй, постой, ты этого не сделаешь! Стой! Стой, кому говорю!»
Не слушая возмущения внутреннего голоса, Хибари опустился рядом с Хаято и нерешительно коснулся большим пальцем его щеки, аккуратно убирая с нее след от гари. Сейчас, когда этот мальчишка так близко, Кея особенно сильно чувствовал, как ему его не хватало, и неважно какой перед ним Гокудера, неуравновешенный и крикливый или рассудительный и хладнокровный. Желание куда-то идти резко пропало и Хибари, чуть приподняв светловолосую голову, положил под нее свою руку и лег рядом, вторую руку кладя на талию.
Гокудера, слегка нахмурившись, повернулся на бок, неосознанно прижимаясь сильнее. Уткнувшись носом в ключицу Кеи, он закинул ногу Хибари на бедро и перебинтованной рукой, словно в поиске надежной опоры, вцепился за его пиджак.

[Гость]

недовишня?

Прошел уже месяц. Чертов месяц, с того момента, когда Занзаса увезли в больницу после боя неба. 
Сквало казалось, что он каждую минуту, этого месяца может опознать в лицо, или что там у этих 
минут вместо физиономий.  За это время босса он видел два раза.  Первый – когда чуть не устроил 
бойню в больнице, требуя предъявить начальство в живом, или в каком он на тот момент 
находился виде. Второй – когда Занзас улетал в Италию. Один. Вернее, не один, но без Сквало и 
вообще, без офицеров Варии. Зато, с новым помощником.
В принципе, ему все было сказано еще в первый раз. Коротко, ясно, так, что бы не осталось даже 
намека на недопонимание текущей ситуации. Но он не то, что бы надеялся, просто убедиться 
хотел. Что все всерьез, а не очередной Занзасов закидон. Правда, таких закидонов у него раньше 
не водилось, но кто знает, что творится в башке его отмороженного начальника. А, да. Уже не 
начальника.  Убедился, что уж говорить. Все они убедились.
Что делать не знал никто. Сидели по номерам, видеть друг друга было сложно. Первым уехал 
Леви. Сквало его даже не сразу узнал, когда тот, постучав, вошел в его номер. Бритый, коротко 
стриженный, без пирсинга.  Не Леви, а просто рослый парень с мрачным лицом.  Но говорил очень 
спокойно, про родню в Австралии, про желание построить свою жизнь и свою семью. Что там еще 
он хотел, Сквало не слушал.  Решил – вали, к чему отчитываться? Он им уже не капитан и не нянька. 
О том, что Бела в отеле нет, он понял, увидев выходящую из его номера пожилую женщину.  
Живую и в целом платье.  Маммон, судя по всему, свалил тоже.  Где был Луссурия, Сквало даже не 
задумывался. Он вообще перестал задумываться о других людях. 
В принципе, ничего такого не случилось, было бы из-за чего истерить.  То, что хорошим все это не 
закончится, уж кому-кому, а ему было ясно с самого начала. И то, что по-прежнему ничего не 
будет, он знал прекрасно. А, к дьяволу, все самокопания,  как вышло – так вышло, все. Проехали. 
Его никто не беспокоил, даже странно потом стало, все-таки какой никакой – а капитан Варии, хоть 
и бывший.  Но тихо было, никто не приходил к нему, никто не следил за ним в моменты его редких 
вылазок  на улицу. Тишина.  Сквало  валялся на кровати, бездумно щелкал кнопками на пульте от 
телевизора и пытался планировать свою дальнейшую жизнь. Наметки он и раньше делал, 
примерно представляя, куда поехать и чем заняться, но когда все закончилось так, как 
закончилось, все оказалось  ненужным. Ерундовым каким-то.  Как будто он не всерьез на это 
рассчитывал, как будто надеялся, что все, как-нибудь, да вывернет по-другому.  Смешно. 
Грустно стало, когда вежливый голос в трубке напомнил, что оплаченное время проживания в 
гостинице заканчивается завтра в 12 часов. Но если мистер хочет, то может и дальше гостить 
сколько душе угодно, но сначала необходимо это самое «сколько угодно» оплатить. Тут на него 
навалились проблемы весьма конкретные.  Одна из них и самая, пожалуй, острая, была в 
отсутствии денег. Какая-то мелочь по карманам звенела, но на дальнейшую жизнь надо было 
искать более весомые суммы.  За долгое-долгое время на посту сначала босса, потом (совсем 
недолгое) капитана Варии, Сквало напрочь забыл о понятии «свои деньги».  Все, что зарабатывал 
заказами он и все остальные шли в общий котел, откуда распределялись по мере надобности. 
Сначала, ввиду почти полного отсутствия финансирования, это было необходимо, потом 
привыкли. Бурной жизни за пределами Варии никто из них не вел, еда, одежда и оружие были в 
достатке, на девочек и хорошие тачки хватало, что еще? После возвращения Занзаса деньги в 
Варию пошли широкой рекой, но про такую простую вещь как зарплата, думать было сначала 
глупо, потом некогда, а теперь вот, поздно.
Перетряхнув немногие свои одежды и вывернув карманы и отделения  сумки , Сквало выяснил, 
что является обладателем около тысячи евро  и пары сотен тысяч йен.  В Японии ему оставаться 
было незачем, а вот родительскую виллу навестить можно, если та еще стоит на славном острове 
Сицилия.  Хотя – что с ней станется?
Сицилия… Сицилия-Сицилия, солнечная родина. Да. Родина, на которую ему  соваться было 
запрещено. Как и вообще, в Италию. Причем запрещено под угрозой расправы как над 
предателем. Предателем своего Дона и своей  семьи. Такие дела. 

[Гость]

хибарицентрик

Хибари Кея всегда любил животных.

Многие люди считают животных низшей ступенью. Это не так. Животные всегда четко выполняют свои роли – травоядные и хищники, они знают, когда убегать, когда прятаться, когда драться.
Люди думают, что животные глупы. На самом деле, это люди глупые.
Животные уже все знают, потому-то им и не нужно думать.
С людьми дело обстоит иначе.

Люди постоянно мечутся в сомнениях относительно того, что же им делать, или что им чувствовать, бесконечно пытаются решить, чего они хотят. К сожалению, в этом плане Хибари Кея не слишком отличался от прочих.
Попытки нащупать это самое «нечто» выматывали его куда больше самой деятельности.
Поэтому когда малыш из компании Савады отдал Хибари кольцо Вонголы, назначая того Хранителем Облака, он не стал слишком возражать – пусть это и означало периодически терпеть рядом еще чей-то беспорядок в придачу к тому, что имелся в его собственной голове.

Вот почему Хибари любил животных – они никогда не варились в том дерьме, каким были человеческие жизни. Еще они никогда не лгали.

[Гость]

джен с гранатовым привкусом

Ночью шел дождь, поэтому вся дорога в лужах. Тсуна пытался как-то перепрыгивать их, обходить, но природная неуклюжесть сильно отразилась на чистоте его кроссовок.
Тсуна не знал, зачем вообще сюда пошел, да еще и с бенто в коробочке. Его с утра не покидали мысли об этом месте, о его обитателях, хотя с чего это – он не знал. Он вообще ничего не знал.
- Надо было надеть сапоги, - задумчиво произнес он.
Входная калитка покрыта прохладными дождевыми каплями, сломанный ржавый замок тоже. Тсуна аккуратно толкнул решетчатую дверцу, и ее скрип быстро возвестил всех жителей Кокуё-Ланда о его прибытии. За окнами начали двигаться какие-то силуэты.
Савада решил, что скрываться больше нет смысла – хотя он и не собирался вовсе – и побежал по рыхлой мокрой земле ко входу в основное здание.
- Э? Ты чего тут забыл?
Тсуна резко развернулся и столкнулся взглядом с Кёном. Он был весь какой-то взъерошенный и недовольный и сверлил Саваду очень хмурым взглядом. Тсуна попытался улыбнуться.
- Да я вас… проведать… Бенто принес… - пробормотал он, показывая коробочку как подтверждение. Кён наклонился, принюхался и сделал шаг назад.
- Лучше бы тебе не идти к Мукуро-сама, - сказал Кён, разворачиваясь. Тсуна и сам это прекрасно знал, поэтому в глубине души надеялся, что ни Мукуро, ни его соратников он не встретит. Удача, как всегда, не на его стороне.

[Гость]

джен, фанон, пламядроч

...– Итак, – сказал Реборн, – все собрались, и мы можем наконец поговорить о деле. Коробочки, что вы видите на столе, хорошо знакомы каждому из вас, правда, теперь придется иметь дело с несколько модифицированным их вариантом. Уважаемый профессор Верде, – он ткнул в профессора пальцем, – расскажет подробно об этом удивительном оружии. В прошлый раз у нас не было времени.
Гокудера нахмурился. Бельфегор хихикнул. Сквало издал неопределенный, но пронзительный звук, а Ямамото безмятежно улыбнулся.
– Я отлично помню, как они работают, – заявил Рёхей. – В коробочку нужно вставить кольцо, а дальше все светится, и из нее выпрыгивает огромный кенгуру.
– Кенгуру успел вырасти еще больше, – предостерег его Верде. – Но разум его остался прежним.
– Я согласен испытать коробочку, - сказал Хибари, отделяясь от стены. Он говорил негромко, но его услышали все в комнате. – На ком-нибудь из этой толпы.
– А давай, – оживился Занзас. – Давно хотел спалить это место. Слишком много старого барахла.
– Нет! – вмешался Цуна. – Хибари-сан! Мы не можем тут тренироваться! Это же библиотека!
– Ты большой любитель читать, да, Савада?
– Какая разница, где, – сказал Хибари, выставив вперед локти и тонфа.
– Разница есть, – Занзас покинул кресло так стремительно, что Бельфегор присвистнул. – Бумага, – он кивнул на книжные полки, – хорошо горит. Твое мясо тоже.
– Не надо никого жечь, – сказал Цуна. – И протыкать до смерти. Пожалуйста. Хибари-сан?
– Я согласен с Цуной, – вмешался Реборн. – К тому же, профессор Верде может оскорбиться, если вы оставите его выдающуюся персону без внимания. Верно, профессор?
– Ну зачем же, – недовольно произнесла Хром, – вы их прерываете.
Никто не заметил, как она оказалась здесь, но ее правый глаз уже покраснел и теперь переливался самыми насыщенными и возбужденными оттенками, от алого до малинового.
Цуна посмотрел на нее с упреком, Хибари приподнял бровь.
А Хром нежно улыбалась.
– Мукуро, – сказал Цуна, – я не думаю, что выяснение отношений между Вонголой и Варией поможет нам лучше освоить коробочки.
– Конечно, поможет, – сказал Бельфегор. – Я готов. И уже выбрал, с кого начать.
Они с Гокудерой посмотрели друг на друга.
– Я не смог приехать, потому что занят сейчас на севере… твоими делами, – подчеркнула Хром. Голос ее исказился и дрогнул, будто поврежденный помехами; стал ниже и теплее. – Но это не значит, что я должен скучать на этом замечательном заседании.
Маммон тем временем добрался до стола и теперь пересчитывал коробочки, делая пометки прямо на рулоне туалетной бумаги.
– Я собирался купить их у Верде, – недовольно сказал он. – На собственные средства. Но ты меня опередил.
Реборн прикоснулся к шляпе галантным жестом. Щелкнул по тулье.
– Прими ее в дар, – сказал он, – как знак щедрости Вонголы и могущества Аркобалено.
– Если бы я сам их купил, – продолжил Маммон, – я бы смог продать их по гораздо более высокой цене. А продавая технологию одним семьям и отказываясь продавать другим, я бы контролировал рынок и еще больше увеличил бы свои доходы. Так что мне незачем благодарить тебя, Реборн. Даже не мечтай.
Реборн вздохнул.
– Профессор Верде, – позвал он и уселся на краю стола - с блокнотом в руках и очками на носу, будто собрался записывать лекцию. Карандаша при себе у него не было. – Прошу вас.
– Я не тот, кто их придумал, – Верде поправил очки. – Тот, кто изобрел их, жил очень давно, в шестнадцатом столетии. Его звали Джепетто Лоренцини. Он был выдающимся ученым своего времени. Путешествовал по Италии и соседним с ней странам. Долго жил во Франции под вымышленным именем и готовил яды для Екатерины Медичи. Изучал свойства минералов, экспериментировал со стеклом, изготавливал керамику и продавал ее. Писал трактаты о свойствах почв и растений. А еще, – Верде заговорил тише, придавая рассказу оттенок таинственности, – он был алхимиком.
Никто не отреагировал. Ему пришлось еще раз поправить очки. Клочок бумаги повис у него на волосах, но Верде, похоже, не заметил этого.
– Алхимиком, – повторил он, – как Парацельс или Агриппа Неттесгеймский. Слышали когда-нибудь о таких?
Гокудера фыркнул.
– Допустим, – сказала Хром все тем же пряным голосом Мукуро.
Остальные промолчали.
– Познание природы, – Верде с удовлетворением перешел на менторский тон, – в те времена было неотделимо от эзотерики. Главный принцип средневековой алхимии основан на взаимодействии элементов в материальном мире. Собственно, этим она не отличается от химии. Но у алхимии есть и другой, мистико-символический аспект, и вот он нас как раз и интересует.
Он прохаживался по столу то в одну, то в другую сторону, заложив руки за спину.
– В старинных алхимических трактатах вы обязательно встретите такое понятие, как симпатическая магия. Она подразумевает, что любой элемент обязательно имеет целый ряд своих подобий в окружающем мире, и речь не о физических качествах, не о внешней, так сказать, акциденции, а о внутренней сущности. Одни элементы, обладающие сущностным сходством с другими, притягиваются к ним с помощью особого магического притяжения, симпатии, и алхимики выстраивали целые ряды элементов, которые подобны друг другу; так что если в какой-нибудь из алхимических книг вы прочтете, что бобр во всем подобен луне, это не должно вас удивлять.
– Бобр подобен луне? – спросил Рёхей. – Я никогда не замечал.
Верде мученически закатил глаза.
– Пламя Вонголы, – сказал он, – обладает не химическими, но, я бы сказал, алхимическими свойствами. История его происхождения, как вы помните, загадочна, а суть скрыта от непосвященных. Средневековые алхимики пытались раскрыть тайны природы и происхождения мира, обнаруживая связи между природными стихиями, возвращаясь в своих исследованиях к древним легендам о сотворении мира. Одной из таких легенд был миф о Сепире, прародительнице пламени. Отсюда символика взаимодействия пламени Хранителей, сформулированная в терминах погодных явлений. В «Оккультной философии» Агриппы встречается сопоставление металлов, драгоценных камней, знаков зодиака и небесных тел, связанных между собой по принципу симпатии. В алхимических текстах описываются разнообразные реакции между составляющими мир элементами, в том числе реакция тождества, о которой не идет речи в обычной химии. Как раз она нас и интересует, потому что именно она используется при совмещении кольца и коробочки.
– Пламя совпадает с пламенем, – пояснил Реборн. – Подобное с подобным. И из их слияния рождается гармония.

tbc

[Гость]

джен, первое поколение

- Разойдитесь все!
Прохожие, медленно прогуливавшиеся по центральной площади города, отступали назад, удивленно глядя на бегущего человека, скрывавшего свои глаза под широким черным капюшоном. Несколько стражников пытались его догнать.
- В сторону!
Человек бросился в самое сердце толпы, стараясь никого не задевать и привлекать меньше внимания – выходило у него не очень хорошо. Стражники размахивали оружием, расчищая себе дорогу, не теряя своей жертвы из виду ни на секунду. Жертва перестала даже оборачиваться.
Прохожие смотрели за сценой погони в смешанных чувствах, желая поскорее выбросить ее из головы.
Все они знали, что это за сумасшедший. Все они понимали, что с ним лучше не связываться.
Стражники добрались до поворота позже, чем должны были, и человек в черном капюшоне успел спрятаться за невероятно дорогой и непривычно роскошной в таком бедном районе стеной чьего-то дома. Он жадно глотал воздух, укутался в свой плащ и осел на землю.
Так не может больше продолжаться, сказал он себе в не счесть какой раз.
Он поднялся, стряхнул с плаща пыль и осторожно выглянул в сторону площади. Стражники пошли в неверном направлении, как и было запланировано.
Ну да, погони в планах не было изначально. Но все завершилось хорошо! Значит, не было никакого смысла обвинять себя в неосторожности и еще чем-нибудь не менее смущающем и раздражающем. Дрожащими пальцами он потянулся в карман брюк и достал оттуда измятый клочок бумаги. Проглядев строки, аккуратно выведенные черными чернилами, еще пару раз, он разорвал его, встал и осторожно выглянул из-за стены. Никого. Отлично. Не придется расстраивать босса ненужным шумом лишний раз.
Нужный ему дом находился недалеко – там Джи должен был пересечься с информатором. Назначать встречу в непубличном месте было не в его правилах, но в последнее время у стен появилось слишком много ушей. Босс уверил его, что информатор чист и надежен.
Джи обошел пару домов со стороны дворов, с улыбкой наблюдая, как мирное население старательно не замечает незнакомца, топчащего их огороды. Еще бы – те услуги, которые их организация оказала низшим слоям населения, подразумевают какую-никакую ответную помощь с их стороны, даже если вся помощь – просто молчать.
Завидя открытую дверь черного хода, Джи сбросил плащ в ближайшие кусты, прикрыл опавшими листьями и быстро двинулся внутрь. Коридор не был освещен, яркий дневной свет пробивался из комнаты в конце коридора. Джи прикрыл за собой дверь и прошел к свету. Услышав его шаги, хозяин комнаты задернул шторы, и Джи неспешно подошел к нему.
Информатора он видел впервые и никогда раньше о нем не слышал. Кажется, его звали Бруно – хотя, впрочем, какая разница: раз этот человек на хорошем счету у босса, он сам с ним свяжется при необходимости. Связи – его стезя, Джи больше по душе разбираться в плохими парнями.
- Здравствуйте, - сказал информатор, вставая и показывая рукой на соседний стул. – Чай, кофе, виски?
Джи покачал головой. Ему льстило, что в глазах посторонних он выглядел старше своих лет. Что важнее, это часто играло на руку. В любом случае, разговор обещал быть недолгим, поэтому он отказался даже присесть.
- Вы знаете, зачем я здесь? – напрямую спросил Джи. Информатор кивнул, подошел к кофейному столику, взял с него шляпу.
«Боится слежки», - подумал Джи. Что ж, не ему его осуждать. Власти в последнее время стали слишком строги к союзникам виджиланте.
Информатор подошел близко – так, чтобы его слышал только Джи. Протягивая ему шляпу, прошептал:
- Улица Вернинни, серый кирпичный дом – вы его сразу узнаете.
- Код?
Информатор сделал шаг назад, улыбнулся и развел руками.
- Он сказал, вы знаете его имя.

[Гость]

вишня

Городишко был классической сраной дырой. Сквало понял это еще на въезде.

Обшарпанный деревянный указатель на покосившемся столбе с полустертой надписью «Добро пожаловать в Фейтвил – город, где сбываются мечты» покачивался под редкими порывами ледяного ноябрьского ветра, а близлежащая заправка выглядела так, словно ее построили во времена второй мировой и с тех ни разу ничего не меняли и не ремонтировали.

Тощая дворняга остановилась, посмотрела на машину Сквало и потрусила дальше по своим делам. Пропитой мужик, сидевший на скамейке, зыркнул из-под полей огромной шляпы и отвернулся. Мальчишка заправщик косился угрюмо, но молчал. Сквало был чужак, а чужаков нигде не любят, но если чужак платит деньги и не нарывается, можно и потерпеть.

Девчонка на кассе хмуро наблюдала, как Сквало достает бумажник и роется в поисках кредитки. Сквало не привык, чтобы женщины смотрели на него так – враждебно.

Казалось, все в Сквало вызывало неприязнь у местных, все, от светлых длинных волос, собранных в хвост, и необычной одежды, до еле уловимого акцента, сходу выдававшего в нем иностранца, и хромированных деталей новехонькой мазератти.

Сквало было плевать на Фейтвил и его припизднутых жителей, он приехал сюда за Занзасом.

***

Это началось две недели назад. Сквало был просто завален работой, а Тимотео зачастил в варию. Какого хрена ему надо было, Сквало не понимал, но на рожон не лез и вопросов лишних не задавал.

Тимотео с удобством располагался в кабинете и, улыбаясь, поглядывал на недовольного Сквало, который мысленно желал провалиться старику к чертям собачьим или хотя бы сказать, наконец, что ему надо, явно же приперся не за тем, чтобы наблюдать, как Сквало заполняет бумажки и орет на рядовых.

Никаких проверок Сквало не боялся, с документацией в варии всегда все было отлично. Счетами занимался Маммон, и Сквало даже не сомневался, что там комар носа не подточит. Но что-то подсказывало, что Тимотео не за этим наведывается.

На этот раз он прикатил на ночь глядя, когда особняк уже погрузился в сон и тишину. Курил сигару в столовой, изредка перекидываясь словами с Койотом, и потягивал красное вино. Отличное вино, к слову, в варии говна не держали.

Сквало молчал, погруженный в свои мысли, не о чем им было разговаривать.

– Завтра вылетишь в Штаты, – вдруг сказал Тимотео.

– Привезешь моего сына. Настало ему время вернуться домой.

Сквало дернулся, как от удара и замер, переваривая услышанное. Сердце попустило стук, второй, и заколотилось как шальное.

О Занзасе они не разговаривали никогда за все эти годы, с того самого дня, как Сквало узнал от Тимотео, как они с ним поступили. С того дня, как жизнь Сквало разделилась на до и после.

Сквало лежал весь обколотый, опутанный проводами, он и говорить-то еле мог, а хотелось орать и выть от злости и беспомощности. Голос Тимотео доносился как сквозь загустевший туман, мир под Сквало крутился на гигантской карусели, но задурманенный мозг суть уяснил – всех уцелевших членов варии оставят в живых, а Занзаса они больше не увидят. После разморозки его личность будет стерта, (да-да, ты не ослышался, мой мальчик, та самая пуля забвения, процесс необратим, никакой панацеи от ее воздействия нет), и его отправят куда подальше, доживать уже чужую жизнь – не свою.

– Я подумал, тебе важно знать, что Занзас жив, и у него все будет в порядке, – сказал на прощание Тимотео.

Сквало тогда дико хотелось завопить, какого черта, урод, это уже будет не Занзас, это будет просто незнакомый кусок мяса, кто угодно, но не его Занзас.

Потом он отключился, а когда пришел в себя, сразу принял решение Занзаса найти. И он искал, задействовал все связи, рыл носом землю, пока не понял, что хранители во главе с Тимотео спрятали все концы в воду. Что эти старые пердуны окончательно победили, и он против них бессилен.
Занзас исчез, словно его никогда не существовало, а вария продолжала работать на вонголу и ждать. Даже ей была не чужда вера в лучшее.

***

В Тусон Сквало прилетел на частном самолете. Один. Он и не сказал никому, куда и зачем отправился.

Смотрел всю дорогу в иллюминатор и бездумно поглаживал кончиками пальцев то маленький кейс, где лежали пистолеты, те самые, занзасовы, то нагрудной карман, в котором хранилась единственная надежда на то, что он сможет вернуть прежнего Занзаса – крошечная пуля-антидот, которую старый лживый сукин сын хранил все этот время у себя.

Прямо у трапа его встречал какой-то унылый хуй из ЦЕДЕФ, Сквало их всех знал в лицо, но не по именам, вручил ключи от машины и навигатор с проложенным маршрутом. До Занзаса оставалось несколько часов пути.

***

Фейтвил хоть и был беспросветной помойкой, вечером жизнь там так и бурлила. Питейных заведений в городе было два, и в оба из них Сквало успел наведаться.

Забегаловка при отеле претендовала на высший класс провинциального уровня, и имела в арсенале не только умытых официанток и чистые пепельницы, но и нескольких вполне ебабельных проституток, которые скучали у барной стойки. На Сквало они внимания не обращали, после того, как он категорично отшил подкаты одной из них.



<…>

– Я бы и без тебя справился, – Занзас сплюнул кровью на землю и вытер рот тыльной стороной ладони.

– Может и справился, ¬– усмехнулся Сквало.

– Они, конечно, бесполезный мусор, но были настроены серьезно. Что им нужно от тебя? Бабу не поделили?

– Всегда найдется пара идиотов, которые забывают, почему этот город принадлежит мне. Ларри Хэнсон однажды решил, что может спокойно толкать мет у меня под носом, поэтому сейчас он гниет в тюрьме, а его безмозглые шестерки совсем нюх потеряли и расслабились.
А один наглый итальяшка однажды позволил себе думать, что может спокойно вмешиваться в дела, которые его никак не касаются.

Занзас недобро прищурившись смотрел на Сквало.

– Может скажешь, какого хрена ты тут потерял и зачем полез, куда не просили?

Тебя потерял, чуть было не ляпнул Сквало, а ты строишь из себя Крутого Уокера и знать не знаешь, что тебе здесь не место, идиот.

– Ладно, не хочешь, не отвечай, – неожиданно смилостивился Занзас, – пока от тебя нет проблем, ты мне нахуй не сдался. Пошли, у Труди для меня всегда найдется бутылка хорошего пойла, я угощаю.

<…>

Потолок расплывался в тусклом свете настольной лампы, в ушах шумело, мозг отказывался сотрудничать с телом и намеревался отключиться, Сквало был безнадежно пьян. Он и забыл, когда так напивался в последний раз.

Кровать прогнулась под тяжестью второго тела. Сквало с трудом повернул голову – Занзас лежал рядом и размеренно дышал, только ресницы чуть подрагивали.

– Я собираюсь подрочить, – внезапно сказал Занзас, не открывая глаз, – можешь и отвернуться.

– А я не стесняюсь, – сказал Сквало.

<…>

Его Занзас не будет кончать под ним с утробным рыком, крепко прижимая к себе и глядя в глаза, его Занзас не будет входить осторожно, словно в холодную воду, а потом вбиваться как сумасшедший, его Занзас не будет отсасывать как высококлассная шлюха, доводя до изнеможения своими ласками. Его Занзас был совсем рядом, за стеной и крепко спал. Сквало бросил пулю в унитаз и нажал кнопку слива.

Сквало вытянулся рядом с Занзасом и сказал:

– Завтра свалим отсюда.

– Спи, – сонно сказал Занзас, подгреб Сквало поближе и уткнулся ему в шею, – завтра будет завтра.

[Гость]

вишня

Сквало давно не нужен будильник. Полпятого, подъем, душ, тренировка. За завтрак сойдет кофе из машины в раздевалке. В казармах бардак, надо разобраться, и с последней поставкой проблемы, оружие явно паленое, маркировка не перебита, ну чистая подстава. Дел много. Сквало орет на рядовых, орет на офицеров, орет вообще на всех, он в трех местах сразу и орет одновременно на пятерых, но это не спасает. От тихого и вежливого: «Вы готовы?» не спасает ничего, за три года он многое испробовал, но тихий голос вытаскивает его отовсюду.
Да. Готов.
Ведет всегда Оттавио, он очень аккуратный водитель. Соблюдает скоростной режим и всегда вовремя включает поворотники. Любит посетовать на расхлябанность современной молодежи на дорогих машинах, на падение нравственности, неуважение традиций его тоже огорчает. Дорога знакома до мелочей, монолог всегда одинаков, но Сквало молчит.
В Вонголе нет палачей. Не было и не будет. Поэтому жива Вария. Пока жива. И жива относительно. Нет заказов, нет денег, нет ничего. Выезд за пределы базы только с разрешения, которое еще надо заслужить. Оттавио любит когда его просят, поэтому выходы в город офицеров прекратились полностью. Только рядовым разрешено на один день в неделю посещение рядом расположенной деревни, там есть бар и две шлюхи. Оттавио считает, что этого вполне достаточно.
Особняк Вонголы встречает тремя линиями проверки, они сделали выводы, нахрапом уже не возьмешь. На Сквало смотрят как на говно, цепляются ко всему, заставляют снять протез, якобы для проверки, но всем понятно, он убил слишком многих, что бы ему забыли, три года не срок, что бы забыть ту резню. Оттавио вздыхает якобы сочувственно, но у него начинают блестеть глаза, когда он смотрит на культю. Уже скоро.
Сквало помнит парадный вход. Широкие ступени и ковры и кровь, как шикарно она смотрелась на перилах. И огонь, его было много, Занзас не мелочился. Но идут они вбок, в обход основного здания, в подвал за часовней. Там все готово.
Оттавио вводит в курс дела и Сквало заходит в камеру. Грузный человек в наручниках начинает что-то кричать, кажется даже угрожает, но Сквало плевать. Он делает свое дело быстро и четко, он хорошо знает анатомию, человек в наручниках сначала плачет, потом говорит без остановки, прерываясь на рвоту, потом просто орет. Оттавио никогда не присутствует при пытках, он приходит потом. Когда уже все ясно. Ему очень нравится смотреть на результат, но не на процесс. Результат – это кровавая туша, с почти снятой кожей, которая орет без остановки. Орет и орет. Сквало, в принципе, его понимает и даже завидует. Больно, да. Зато еще немного – и все, благословенная тишина. А у Сквало все впереди. Сначала с него снимут протез, потом штаны и белье и развернув мордой к стене трахнут. Оттавио очень нравится трахать палача на глазах жертвы, в этом он видит социальную справедливость.